RS: Как вы находите здешнее новое возрождение рок-н-ролльной сцены?

Bowie: Припоминаю, как недавно все тащились от Yeah Yeah Yeahs. Я, лично, никогда не мог этого понять. Ну конечно, это – замечательная ПОЗА, и, честно говоря, я думаю, что большинство людей привлекает скорее ПОЗА, чем музыка. А если музыка и привлекает, то тебе говорят: "Эй, а ты их уже видел вживую?". Конечно, конечно, все понятно, но разве альбом сам по себе не должен тоже что-то значить? Например, когда я услышал Strokes, я сразу же подумал, что это – по-настоящему хорошая группа. Мне понравилась сама музыка, я подумал: они – искуссные писатели, они хороши. Но Yeah Yeah Yeahs просто-напросто звучат как-то старо и подогрето. У певицы такая КОКИ-ПОЗА, и все такое, и я догадываюсь, что некоторых молодых людей это привлекает на фак-ю-уровне. Но музыка...

RS: И-Пи двухгодичной давности был еще вполне хорош...

Bowie: Да, тот И-Пи был неплох. Ты знаешь Raveonettes?

RS: Да.

Bowie: Кто-то прислал мне диск. Я их уже немного знал, потому что они записывались в той же студии, что и я.

RS: Они совсем не похожи на людей, записывающихся в студии у Филипа Гласса.

Bowie: Нет, но они там были. Диск, в принципе, вполне интересный, но и ЭТА группа слишком полагается на подражание и прочие пережитки прошлого. И потом эта шутка насчет того, что они все играют в си-диез... Ну, я прямо даже не знаю... Настоящего музыканта, наверное, это должно просто до безумия довести.

RS: Ваши обложки к дискам просто прекрасны, такая би-муви-эстетика...

Bowie: Да, в визуальном плане она хороша... Больше стиля, чем содержания, верно? Типично для 90-х годов. Думаю, мы с этим покончили, теперь мы находимся совершенно в другом месте. Кажется, больше не существует никакой иронии, никаких шуток.

RS: А вы знаете, в чем причина этого?

Bowie: Да. В этом чертовом ударе по башням. Юмор кончился. (Громко смеется и наливает себе "Виттеля".)

RS: У вас не было в прошлом проблем с Америкой?

Bowie: В будничном плане?

RS: Нет-нет, как у художника?

Bowie: Само собой, на протяжении всех 70-х. Меня здесь не принимали всерьез.

RS: Что, люди в реднек-поясе не ходили на концерты?

Bowie: Нет-нет, это коренилось глубже. Американцы – пуристская нация... Нет, пуританская, я имею в виду, вовсе не пуристская... Так что Америка как в сердце своем чисто пуританская нация всегда относилась к моим методам работы с большим подозрением. Поскольку я смешивал разные музыкальные стили, люди автоматически считали, что я не достаточно цельный и честный человек – враль, попросту. Я никогда не говорил – "Вот настоящий я, вот мои настоящие чувства", и это просто противоречит американскому менталитету. Как назло, в стране, которая была так важна для развития пост-модернизма, у многих людей какое-то архаическое и обывательское отношение к рок-музыке. Вообще говоря, мы с Америкой друг другу не подходим.

RS: Может быть, это могло бы измениться вместе с новыми турне и альбомом?

Bowie: В таких категориях я больше не мыслю. У меня и так большая публика - уже больше 20 лет, и пока это так, мне не на что жаловаться. Точное количество людей, которые купят или не купят мой новый альбом, не будет иметь на мою дальнейшую карьеру, как бы она там ни протекала, никакого влияния.

RS: Мне позволили послушать пластинку только один раз, а тексты песен я получил перед самым интервью, тем не менее, у меня сложилось такое впечатление, что это – ваш наиболее американский альбом. Очень много намеков на Нью-Йорк.

Bowie: Может быть, но в общем и целом, это – мой обычный подход. Многие вещи вполне в духе европейского арт-рока. Даже это больше не сможет уже сильно измениться. По-моему, я был гораздо более американским, когда делал "Young Americans"; это было мое объяснение в любви Америке, особенно американской соул-музыке. Мне не нравится это говорить, потому что это клише, но новая пластика – это скорее история на тему "Англичанин-в-Нью-Йорке". К чему надо прибавить, что я – ДЕЙСТВИТЕЛЬНО нью-йоркец. Мы живем здесь с женой уже 10 лет – это долго. А если считать все те периоды, когда я останавливался здесь на какое-то время, то получается, что я прожил в Нью-Йорке дольше, чем в любом другом городе мира, включая мой родной город. Невероятно...

RS: Вы – такой явный британец, что можете быть только нью-йоркцем. Ведь здесь есть место любому индивидуальному стилю жизни...

Bowie: Мы здесь – не в Америке. Остальные американцы думают, что Нью-Йорк – это Европа. (Смеется.) Надо сказать, они это думают с глубоким презрением. (Подражая реднек-говору): "Мы не доверяем никому, кто не живет в Техасе!"

RS: И тем не менее, многие считают, что Нью-Йорк сейчас проводит очень консервативную внутригородскую политику.

Bowie: Я знаю, хотя я лично не очень это замечаю. Впрочем... О, бой, если ты ЭТО называешь консервативным, тогда что ты скажешь про Средний Запад? Ой-ей-ей!

RS: Нет, я на самом деле впервые в Нью-Йорке. Такое ощущение иногда охватывает, будто ты попал в какой-то фильм.

Bowie: Я как-то раз спросил у Дэвида Бирна, почему он живет именно в Нью-Йорке, а он ответил (идеально точно сымитированным голосом Бирна, медленно и сдавленно): "В Нью-Йорке достаточно просто выглянуть на улицу, чтобы увидеть, как кто-то падает из окна". Он прав, ты выглядываешь на улицу, и там что-то происходит. Действительно, как в кино. В Нью-Йорке очень широкий горизонт событий. И для людей пишущих, это просто мечта. Как можно здесь жить и НЕ писать? С ума сойти. Раньше – не знаю, как сейчас, потому что я давно там уже не жил – таким был Берлин. В этом городе было что-то ни с чем не сравнимое, люди там были абсолютно чокнутые, что-то вечно происходило. Между так называемым андеграундом и обычными гражданами существовало равновесие, которому я всегда дивился: как могут эти люди мирно уживаться друг с другом? Да еще в обнесенном стеной городе. Странное место. На одном углу улицы какой-то рыжеволосый несет на иностранцев, а несколько шагов дальше сидит девушка-хиппи, и по ее платью снует домашняя крыса. Вот это – БЕРЛИНСКАЯ ПОЗА. Людям наплевать, что делают остальные, но тем не менее там есть глубокая человечность, которой нет в других местах. Когда я жил в Швейцарии... Долго там нельзя было протянуть. Порядок! Соседи жалуются в городское управление, если кто-то выставляет за дверь мусор в неположенный день. Тоже странноватое местечко.

RS: По сравнению с людьми, вроде Брюса Спрингстина или Джона Бон Джови, у вас было много времени, чтобы написать свои 11-сентябрьские песни.

Bowie: Я был... очень травмирован, должен я сказать. Мы всегда чувствовали себя в Нью-Йорке в безопасности. Долгие месяцы у меня просто не было чувства, что я могу облечь происшедшее в слова. Как если бы я потерял голос. Я еще не все понимал. То есть сами события – да, но не последствия с точки зрения долгой перспективы. Потом становилось все яснее, каким образом правительство повело себя в новой ситуации, и я начал понимать. И тем не менее мне все еще нравится здесь жить (смеется).

RS: Вы написали тексты еще до иракской войны?

Bowie: Я не помню точно... нет, бОльшую часть я написал во время войны. Но тексты показывают единственно, как некий нью-йоркец переживает этот период. Я не хотел слишком углубляться в эту тему... Думаю, кто хочет точно знать, что происходит, должен просто заглянуть в интернет. Это не так уж сложно – найти там независимую и объективную информацию и догадаться по ней обо всем остальном. Я бы порекомендовал сайт "Проекта нового американского века" [www.newamericancentury.org - прим.ред.] – он был основан еще в 1997 году людьми, вроде Чейни и Уолфовитца – можете себе представить, что это за объединение. Они написали в конце 1999 года свой манифест; кто его читает, тому должно сразу все стать ясно. Возвращаясь к альбому: тихий тонкий голос, который чего-то там верещит про то, что что-то в мире не так, наверняка мало кого может выбить из колеи (смеется). Я пишу всего лишь песни про этого человека и его жену.

Источник: night-spell.livejournal.com